КУРИЛЬСКИЕ МЕМУАРЫ
Сегодня Южные Курилы на слуху у всей России. Даже у тех, кто смутно представляет, какие это острова. И что они значат для страны в целом и для каждого из нас в частности. Я, проживший на Кунашире совсем рядом с Японией 23 года, недавно даже нагрубил в споре одному из хороших знакомых, увы, не понимающему стратегического расклада международной обстановки вокруг этого далекого от Москвы региона. Хотел было сказать «маленького», но вовремя себя одернул. Ведь до ставшего родным острова, где прошла почти вся молодость, от областного центра с Сахалина почти два часа полета на АН-24. Почти как от Кубани до столицы. Или двое суток на пассажирском теплоходе с заходом на соседний остров Итуруп.
А ЧЕМ МЫ ХУЖЕ?
Причина нынешнего ажиотажа вокруг спорных территорий – в участившихся за последние месяцы личных встречах российского Президента Владимира Путина и японского премьера Синдзо Абэ. И все бы ничего, если б последний на синем глазу широко не обещал решить территориальную проблему до конца своих полномочий главы государства. А поскольку долгое время наши дипломаты ничего внятного на эти, скажем прямо, провокационные заявления не отвечали, у многих россиян возникло ощущение, что острова по-тихому хотят сплавить японцам за хорошие отступные. Масла в огонь добавила туманная формулировка, что мирный договор, так и не заключенный после войны, может быть подписан на основе так называемой декларации от 1956 года, предполагающей отдачу Шикотана и нескольких небольших безлюдных островков.
Разумеется, что большинство россиян, особенно дальневосточников, встало на дыбы от такой перспективы. Она многими воспринимается унизительной, особенно после тяжелого возвращения Крыма. Не нужно быть осведомленным стратегом, чтобы встревожиться дальнейшей судьбой курильских проливов, которые легко могут запечатать для наших подводных ракетоносцев по-прежнему хозяйничающие в Японии американские военные. Про потерю гигантского и богатейшего подводного «огорода» вокруг Южных Курил я вообще молчу. Как минимум, треть всей рыбы и других морских деликатесов на наших прилавках раньше плескались именно в тех водах.
Словом, из-за некой тягостной неопределенности в верхах вокруг Южных Курил в низах назревал грандиозный скандал. Понятно, что все крупные отечественные издания и главные телеканалы отрядили туда журналистские команды, чтобы поведать публике, чем сегодня дышат те острова. Мне даже забавно было наблюдать, как собкоры со спецкорами изо дня в день, друг за другом буквально вытаптывали выгодную точку съемки на хорошо знакомом мне повороте дороги к кунаширскому аэродрому, откуда открывается отличный вид на очень близкий японский Хоккайдо.
А чем «Антиспрут» хуже? Тем более что то место облюбовал лично еще в конце 70-х прошлого уже века. Только рассказ о Южных Курилах начну не с экзотики, которой в телерепортажах через край, а о людях с интересными, порой авантюрными характерами. Их островная романтика как магнитом притягивала тогда со всех уголков еще гигантского Советского Союза.
Когда я, новоиспеченный женатик, вместе с молоденькой женой плюхнулся в чреве АН-24 на взлетно-посадочную полосу кунаширского аэродрома, никак поначалу не мог сообразить, чему так радуются шумные, без умолку болтающие между собой островитяне. Только потом, когда мы стали частью их большой и дружной семьи, где можно было даже при случайной встрече в отпуске на материке запросто перехватить друг у друга в долг солидную сумму, я узнал, как нам повезло. Ведь, взлетая с Сахалина в сторону дома, ты не имел никаких гарантий, что борт из-за резко испортившейся погоды, может круто развернутся уже над Кунаширом в обратную сторону. Бывало, что, вылетев с Сахалина на Кунашир, пассажиры приземлялись… аж в Хабаровске, когда непогодой разом накрывало все островные аэродромы. И не факт, что их вновь приглашали в самолет через несколько часов. Ожидание иногда растягивалось на несколько суток. Кстати, такое изредка случается и доныне, несмотря на современную аэронавигацию и новую ВПП…
Ежась на ветру у самолета, мы долго ждали маленький КАвЗик, занятый «свежеосужденными» японцами-браконьерами, арестованными за пиратский промысел крабов. Наконец мы набились как селедки в бочку в крохотный автобус со смешным ручным рычагом для дверей и тронулись в сторону Южно-Курильска. Это центр одноименного района, расположенного на нескольких обитаемых и безлюдных островах, на которые до сих пор зарятся наши раскосые соседи.
В салоне дико воняло прокисшим пивом и корейской огненно-острой квашеной капустой ким-чи, считавшимися в те времена лучшим сахалинским гостинцем для родных и друзей. Видимо, от этих запахов и заплохело невзрачному пьяненькому мужичку, привалившемуся головой к заднему окошку. КАвЗик притормозил, и муторный пассажир под всеобщий хохот умудрился вывалиться на обочину прямо через открытую автобусную форточку. Видимо, ему было быстрее и легче выбраться на свежий воздух через игольное ушко, чем пробираться к двери по головам и баулам.
Мы с женой насторожились, когда автобус, крякнув коробкой передач, тронулся дальше, оставив человека на обочине заснеженной дороги.
«Не переживайте, это же Федя. Не замерзнет, – заметив наше недоумение, сказала веселая попутчица. – Через пару часов вахтовка дорожников подберет, если что. А так пешечком потопает, проветрится заодно».
Позже я узнал, что Федя – местная достопримечательность, способная без особого вреда для себя даже в сугробе вздремнуть, по-собачьи свернувшись калачиком и сунув нос себе «под хвост».
«НАШ ЧЕЛОВЕК!»
Кстати, он был не один такой экстремал в Ю-К. Помню, как много шуму в свое время наделало назначение в районную больницу нового нарколога, который сам по пьяному делу умудрился заснуть зимней ночью прямо на канализационном люке возле поселковой бани. До сих пор старожилам не понятно, как он умудрился скрючиться на единственном, выступающем над снегом теплом чугунном островке. Однако эта новость, передаваемая из уст в уста, мгновенно подняла авторитет нарколога среди местных алкашей на необычайно высокий уровень.
– Наш человек! – таков был единодушный вердикт пьющей островной братии. После того случая они прониклись к своему профильному эскулапу особым уважением, доверяя ему самые потаенные секреты своей непутевой житухи. Нарколог об этом мне сам как-то рассказал во время застолья у общего друга. Дело в том, что мы с ним были давние знакомцы. Можно сказать с его младых ногтей, когда, будучи десятиклассником, он отдыхал под началом моей жены-пионервожатой в островном летнем лагере. И хотя будущий нарколог потом закончил Хабаровский мединститут, имел практику на Сахалине, я на правах старшего никак иначе не называл, как Вовка-Вишенка.
Почему к нему прилипло это смешное прозвище, честно говоря, не помню. Зато хорошо помню Вовкину уникальную способность глухо засыпать в самых нелепых местах и позах, сохраняя их до самого пробуждения. Вернее, протрезвления. Однажды Вишенка в гостях прилег вздремнуть на пол в пустой комнате, пока остальные продолжали веселиться на кухне. Видимо, ему стало холодно, потому что он в буквальном смысле полностью закатал себя в ковер, до смерти испугав своими торчащими из рулона ступнями соседку, заглянувшую на огонек.
В другой раз его сморило прямо на коленках перед креслом, на котором его верхняя часть покоилась с двух ночи до самого утра. Попытки переложить его в другое место или хотя бы устроить поудобнее ни к чему не привели. Плюнули, оставив в покое.
Как он просыпался и разминал напрочь затекшие ноги – нужно было видеть! И, представьте себе, ничего: отлыгал, всосал кружечку кофею и шустро двинулся в поликлинику, к своим алкашам.
Впрочем, алкаш на Южных Курилах – понятие относительное. Раньше здесь выпивали не слабо, как мне кажется, почти все: от секретарей райкома партии до прожженных грузчиков морского портопункта, через который и завозили на остров «мегатонны» спиртного. Под хранение выпивки до горбачевского сухого закона на Кунашире был отдан самый большой склад на краю сопки, видимый с любой точки райцентра.
На его пустующие без пропагандистской нагрузки стены долго облизывался главный райкомовский идеолог. И не выдержал, поручив однажды малярам начертать на огромном металлическом ангаре кроваво-красным пятиаршинным шрифтом «СЛАВА КПСС!»…
Весь райцентр рукоплескал тому шедевру. Говорили, что прилетевшие в командировку обкомовцы тоже по достоинству оценили сомнительную идеологическую инициативу, хорошенько «вставив» островным партбоссам на заседании бюро. Но, как ни странно, лозунг устоял, превратившись со временем местной притчей во языцех, которой веселили заезжих материковских гостей.
ПО КЛИЧКЕ КОНОСАМЕНТ
Читателям может показаться, что я излишне педалирую алкогольную тему. Но из песни, как говорят, слова не выбросишь. Тем более в рассказе еще об одном курильском кадре по кличке Коносамент. Она прилепилась к портовому грузчику из-за схожести фамилии названию основного сопроводительного грузового документа, с которым имеют дело портовые стивидоры.
Так вот, Коносамент на фоне разношерстной, полублатной и разухабистой докерской ватаги, где не принято лезть без спросу в чужое прошлое, был на удивление тих и покладист. Никогда ни с кем не спорил: делал молча что говорят, шел куда пошлют. Словом, ничем не выделялся. Кроме одной особенности, с которой и началось наше необычное знакомство.
Помню, меня только что приняли на рыбокомбинат в заводскую бригаду обеспечения, и мой «бугор» позвал пройтись с ним в портопункт за какой-то такелажной приспособой. Мы шли по пирсу. А навстречу, выставив плечо вперед, шел, вернее, как-то непрерывно, не падая, падал явно хмельной и грозный с виду Коносамент. Он, поравнявшись, и рта не успел раскрыть, как «бугор» зарядил ему с правой в челюсть.
«За что?! – прифигел я, – он же ничего не сделал».
И тут рухнувший на пирс Коносамент меня доконал. Поднявшись, он не кинулся в драку, а учтиво кивнул головой, промычал типа «благодарю» и на нетвердых ногах, также плечом вперед, начал падать в сторону «Пентагона». Так местные острословы называли несколько бараков с общежитиями, выстроенных пятиугольником.
Когда я отошел от удивления, бригадир объяснил, что зуботычина – чистой воды гуманизм. Не получив по мордасам, Коносамент шарахался бы по пирсу до полуночи и запросто мог свалиться в воду, утонуть. А то и между железными бортами пришвартованных сейнеров упасть, которые затерли бы бедолагу в фарш. А так – бздынь! – и сразу спать, в общагу.
Оказалось, нехитрый, но безотказный прием к Коносаменту применяли уже давно все, кто его хорошо знал. Примечательно, что за это он обиды ни на кого не держал, заявляя на следующий день, что, мол, ничего не помнит. Врал, наверное.
Теперь расскажу о моих замечательных соседях по двору: директоре лесхоза Виталии Яковлевиче и бывшем гаишнике Геннадии. Необычным в них было то, что разговаривали они так быстро, что нормальному человеку сразу и не понять. И надо же так случиться, что судьба свела тех уникальных людей в одном подъезде. Особенно забавно было слушать их диалоги. Они напоминали военно-морскую спецсвязь, когда выпущенный с подводного ракетоносца буй выстреливает в эфир за три секунды гигабайты информации и камнем на дно, чтобы враг не засек. Однажды я даже записал незаметно беседу на японский диктофон, чтобы воспроизвести потом на медленной скорости. Выяснилось, что в целом речь была правильной, без искажений и проглатывания окончаний.
Геннадий – вообще феноменальная личность. Когда я впервые его увидел, он, украинец по фамилии, но горбоносый кавказский орел по обличью, еще носил гаишную фуражку с кокардой, но почему-то бесформенную, без пружины. Зато характер независимый, резкий. Фигура поджарая, широкоплечая, как и положено страстному лыжнику и волейболисту. Короче, красавец и сердцеед, за что, в конце концов, и поперли из органов. До перестройки перекантовался в пожарке, а потом занялся туристическим бизнесом, обожая водить по лесам приезжих барышень.
Еще Гена очень любил домашнее сало с мясными прослойками, и все время откармливал в сараюшке двух свинок. А для того, чтобы прослоек было побольше, держал хрюшек в строгости, даже в страхе. О том, как он их кормил, ходили легенды. Перед тем, как войти с ведром в сажок, Гена голосом ротного старшины орал: «СМИ-И-Р-Р-Р-НААА!!!».
Бедные хавроньи вжимались боками в стенки и едва дышали до тех пор, пока хозяин, не торопясь, наполнит корыто и, выходя, не даст команду «В-О-О-ЛЬНА!».
Этому трюку сосед учил все поколения своего свинства, безжалостно пресекая «неуставные» поползновения пинками.
СЮРПРИЗ
Ну, и в конце, конечно же, о незабвенных моих курильских приятелях Толике Соколове и Ваньке Ворожевиче, которых, увы, уже нет с нами.
Я как-то рассказывал читателям, как два этих коренных курильских кадра решили примерно наказать жениного любимца-кота, нагло стибрившего со стола кусок дефицитной колбасы, пока приятели между рюмок перекуривали на крыльце в золотых лучах островного заката. Они подошли в экзекуции творчески, посадив сначала пойманную муху в коробочку из-под кольца и провернув ее в центрифуге стиралки. Муха выжила, и вслед за ней в центрифугу, отчаянно застучавшую при запуске, отправили кота. Когда испугавшиеся кореша быстро открыли крышку, дико оравший кот, вырвавшись наружу, стал носиться по шторам, настенным коврам, обильно и жидко при этом гадя. Ох, и досталось же тогда Толику от отлучившейся из дома супруги!
Жена Толяна вообще жила в постоянной тревоге: чего он еще отчебучит? Помню, однажды, после 8 марта, рассказала, как Сокол решил сразить ее наповал сюрпризом к празднику. Накануне он в тайне заказал другу, прилетающему с Сахалина, несколько живых цветов, которых на Кунашире вообще в то время не было. Ведь на дворе сугробы по крыши.
Но напрасно она почти до полуночи ждала его к праздничному столу, на что-то надеясь. Так и уснула, злая и голодная, закрыв двери на засов.
Где-то далеко за полночь проснулась от странных звуков из зала: как будто какая-то птица билась в окно. Со страхом зашла в комнату, щелкнула выключателем… Картина маслом! В форточке, голый, с цветами в зубах, извивался Сокол, напрочь застрявший в окне по пояс.
Оказалось, они с другом, купившим цветы, дернули за удачный приезд по рюмочке. Потом еще по одной. И еще… Короче, толкнувшись в закрытые двери дома, Толик решил с букетом и извинениями пролезть через форточку. И хотя прямо на снегу разделся до трусов, все равно застрял.
Что было дальше, история умалчивает…
Следующей, не знаю, уж какой по счету из бесконечных авантюр, стал ночной заплыв друганов к ставному неводу с тихоокеанской стороны Южно-Курильска. В нем плескались накопившиеся за пару дней тонны идущего на нерест лосося. И это несмотря на утлую одноместную резиновую лодчонку, сильный отбивной тягун и риск попасться пограничникам. Зеленые фуражки жестко пресекали в те времена любые морские поползновения на частном плавсредстве.
Но главная опасность таилась в другом. Когда Толик и Ванька, перебирая руками по береговому крылу невода, добрались до накопителя и кое-как накидали под ноги живых горбуш, из океанской пучины в лунном свете вдруг взлетело и плюхнулось рядом пятнистое многотонное тело касатки. А потом еще одно. И еще. И еще.
Хотя касатки обычно на человека не нападают, предпочитая пасущихся рядом с неводом тюленей, парни всерьез струхнули и рванули к берегу. Уже на мелководье, не удержавшись, перевернули лодку. Словом, выползли на прибрежные камни мокрые, продрогшие, испуганные и без добычи. Хотя, конечно, рыба, которой на острове и без того хоть завались, им и не нужна была. Нужен был драйв, движуха, адреналин. Его-то они тогда и хлебнули через край.
Рассказывая в дружеской компании о своем ночном приключении, парни под воздействием «общего наркоза» расслабились и начали привирать. Ванька – тот вообще раздухарился, заявив, что при нем был охотничий нож. Так что, мол, еще неизвестно, кто бы кого уделал.
Мы, друзья, ржали до икоты, сказав, что если что-то и спасло хвастуна в ту ночь, то его давно нестиранные носки.
P.S. Уважаемые читатели. Если эти заметки о Южных Курилах и островитянах вам не наскучили, могу продолжить в будущих номерах «Антиспрута». Пишите, звоните.
Автор Александр МИРОНЧУК.
Фото из личного архива автора.
