Приближается юбилейная 75-я годовщина освобождения Кубани от немецко-фашистских захватчиков. Но прежде, чем пришло освобождение наших земель от врага, была оккупация. Немцы и румыны в мою станицу Ольгинскую Приморско-Ахтарского района входили со стороны Брюховецкого района. Детская память о войне оставила в моем сознании зарубки, которые наверно не разгладятся никогда.
Мои первые «университеты» войны проходили на полевом стане третьей бри-гады колхоза «Комсомолец» нашей станицы. Мужчины ушли на фронт, в колхозе остались женщины, старики и дети. В то время это был трудовой резерв страны. Разве можно забыть, как 9-10-летние мальчишки пытались запрячь в телегу пару быков. Я лично прошел эту науку. Хорошо помню, как не мог поднять ярмо, чтобы приладить его к холкам быков. Справляться с этой бедой нам помогал дедушка Вороной (не знаю, была ли это его фамилия или кличка).
Потом на колхозном току (место, где ссыпали для просушки зерно) ведрами грузили в шарабаны пшеницу или ячмень и, построившись в небольшой обоз, под руководством старшей везли на элеватор для сдачи государству. Для фронта нужен был хлеб. По дороге на элеватор случалось всякое. Были и те, кто хотел поживиться колхозным добром. Пацаны постарше караулили наш обоз, выходили к дороге, чтобы украсть из шарабана зерно. Нам приходилось даже драться, защищая государственную собственность. До сих пор на теле остались следы тех драк.
Хочется рассказать о многом, благо есть о чем, но остановлюсь на одном эпизоде.
Наши войска при наступлении немцев отходили к Азовскому морю к Приморско-Ахтарску и станице Бриньковской. В спешке строили оборонительные сооружения, где удавалась такая возможность. Одно из подразделений окопалось прямо по бахче нашей третьей бригады. Мама в это время была бригадиром. Я помню, как она спросила одного из солдат: «Тебе не жалко будущего урожая?». Солдат был не русский: может грузин или азербайджанец, а может туркмен или казах. Только маме он ответил на ломаном русском: «А тэбэ мэнэ не жалко? Мэнэ же завтра может убьют!». У нее по щекам покатились слезы. Ей, конечно, было жалко и этих солдат, и своего мужа – моего отца, но и свой труд тоже.
После поспешного бегства румын в станицу в тот же день к вечеру привезли на двух подводах семерых погибших красноармейцев. Среди них была девушка. Из одежды кроме нательного белья на них ничего не было. Документов у погибших тоже не было. Местные жители вырыли на пустыре между улицей Роговской, мельницей и станичным базаром могилу и захоронили погибших. Ни имен, ни фамилий. Если руководствоваться сухим военкомовским термином – «пропали без вести». А ведь их, несомненно, где-то ждали, после Победы. А, может, и до сих пор ждут. А, может, среди них был тот не русский солдат, который рыл траншею прямо по бахче. Сколько их еще погребенных по всему миру неизвестных и пропавших в годы Великой Отечественной войны.
Когда-то великий русский полководец А.В. Суворов произнес такие слова: «Война не закончена, пока не похоронен последний погибший солдат». Мне кажется, что и в текущем столетии она не кончится. Но память о павших должна жить вечно. Об этом свидетельствует всемирная акция «Бессмертный полк».
Автор Иван Федорович ЧИГРИН.
