Взгляд из провинции по поводу кончины

известного композитора-песенника.

Странный случай не дает покоя.

На телевидении до недавнего времени регулярно выходила программа, названия которой не помню точно, кажется, «Песня века»

Суть ее в следующем. При полном зале звучала популярная песня далекого или близкого прошлого. Потом зрители обсуждали ее достоинства. Если присутствовали авторы, то рассказывали, как они эту песню создали. После чего исполнялась следующая песня с таким же разбором, а всего их было, может, пять-шесть. В заключение избиралась лучшая из прозвучавших песен. Причем определял не зал, а один человек из зала, на кого пал жребий. Тем самым подчеркивался не вполне серьезный характер передачи, ее скорее надо было принимать как шоу, развлечение, и потому сделанные на ней предпочтения не претендуют на объективность.

Вероятно, в конце концов, должна была состояться итоговая передача, на которой прозвучали бы песни-победительницы, и уже из них отобрали бы лучшую. «Песню века»

Однажды на такой передаче в числе других песен прозвучала «Темная ночь» Никиты Богословского. И «Морячка» Олега Газманова. Оба автора присутствовали. По жребию лучшую песню выпало назвать девушке. Она поднялась на сцену, и ведущий встретил ее словами о нелегкой миссии, выпавшей на ее долю. Да нет, отвечала она, как раз это мне не сложно, я без колебаний называю «Морячку», самую ритмичную, темповую, азартную из предложенных песен.

Чрезвычайно довольный Газманов выразился в том духе, что вот, мол, справедливость торжествует. И тем дело кончилось.

А вскоре средства массовой информации сообщили о смерти 90-летнего Богословского.

Никита Владимирович написал много прекрасных песен. «Любимый город может спать спокойно», «Спят курганы темные», «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя привозил», «Эх, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы», «Три года ты мне снилась»… В его творческом активе балет-сказка, музыкальная комедия. Это, безусловно, один из самых ярких наших композиторов. Но песня «Темная ночь» стоит особняком, она – самый мощный выплеск его таланта. Неслучайно о Богословском часто писали, что будь в его творчестве только одна «Темная ночь» – она одна обессмертила бы его имя.

Нет, она не стала самой любимой песней фронтовиков. Этому помешала поэтическая строка песни: «Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь». Поэт хотел убедить воинов, что дома у них прочный тыл. Но любой мужик, даже если он жил с женою лучше всех, во время долгой разлуки сомневается. И потому строка немедленно была народом иронически перефразирована: «Ты меня ждешь, а сама с капитаном живешь».

Фронтовики любили, чтобы песня говорила о них жалостно, напоминала об их каждодневном смертельном риске: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага», – вот это другое дело. В войну много появилось песен-самоделок с простенькой слезливой мелодией, с неуклюжим, но сердцещипательным текстом, в котором «и дорогая не узнает, какой танкиста был конец», и, конечно, «в углу заплачет мать-старушка», и, конечно, «и будет карточка пылиться…». Эти незатейливые песенки поддерживали людей, согревали душу, укрепляли дух, и роль их нельзя переоценить.

«Темная ночь» – произведение другого масштаба. Во-первых, это настоящее искусство в отличие от подавляющего большинства самодельных и профессиональных песен. Во-вторых, это наша песенная классика. Давно нет войны, а «Темная ночь» живет и через сто лет ничего с нею не станется. Она может уходить на самую окраину нашей памяти, но все равно будет возвращаться, как однажды вернулась другая такая же гениальная песня. Полвека назад гостил в СССР известный американский пианист Ван Клиберн. Он исполнял для советских слушателей мировую классику, а потом вдруг заиграл медленно, с неподражаемым клиберновским лиризмом нашу песню «Прощай, любимый город». «Почувствуйте, – словно бы говорил он, – простая вроде бы песня, а какая глубина, какая печаль, это же все ваше, русское!». И сам он уже словно бы не Ван со своей бабочкой, а Ваня, наш парень.

И вот не зря придумана пословица: «На всякого мудреца довольно простоты». Как мог ведущий программы, человек умный и тонкий, поставить в один ряд «Темную ночь» и «Морячку»? И вообще в один песенный ряд. Не думал, что найдется кто-то, кто отдаст предпочтение не «Темной ночи», а другой песне? И рассчитывал на чувство юмора Богословского, которое не позволит ему всерьез  воспринять результаты развлекательной передачи?

Да, Никита Владимирович обладал большим чувством юмора. Его «Заметки на полях шляпы» появлялись в юмористическом отделе «Литературной газеты». Он слыл настоящим королем розыгрыша.

Розыгрыш – это когда всем смешно, кроме того, кого разыграли. Замечено, однако, что у любителей розыгрыша чувство юмора буквально обрывается, как только дело доходит до них самих. Да и в самом деле не до смеха, когда тебя всю жизнь убеждали, что ты создал нетленные вещи, которым жить в веках, а тут выходит девица, смазливая, хорошо упакована, может, не лучше, но и не хуже других молодых людей, то есть типичная представительница своего поколения, и отчетливо дает понять, что глубина чувств и высокий художественный уровень твоих песен ее поколению не нужны, а нужно то, что дает возможность побалдеть и оторваться. И тогда композитору  стало ясно, что его «Темная ночь» не только не останется в поколениях – она не переживет его самого. И эта мысль сначала очень расстроила, а потом убила его: много ли надо человеку в глубокой старости.

Могут сказать, что все это домыслы и просто могло так совпасть, что Богословский умер после телепередачи, а причина совсем в другом. Может, и так. Но почему тогда программа «Песня века» или как ее там, была внезапно свернута и после этой злополучной передачи больше ни разу не вышла в эфир?

Как бы там ни было, есть один неоспоримый факт: мы вырастили поколение девушек и юношей, которые не умеют чувствовать, а умеют балдеть. Мы жнем то, что когда-то бездумно посеяли. И нет ничего удивительного, что сердце старого композитора не выдержало этого бесчувствия.

А  ВСЕ началось с того, что  отменили цензуру. Как хорошо, говорили в телевизоре, что нет цензуры, теперь  творческие люди могут самовыражаться. Но, как выяснилось, цензура не только содержала идеологию в чистоте, но и охраняла нас от безвкусицы и бездарности. И если уже на то пошло, то идеология не всегда так уж досаждала, по крайней мере, ее можно было как-то обходить. Ну вот, допустим, пишет стихи поэт, ставшие потом прекрасной песней: «Иду я бульваром знакомым, вот новый наш дом, три окна горит в вышине. Я знаю, что ты уже дома, и это наш свет на седьмом этаже». И дальше отчетливо видно, как поэт спохватывается, что цензура назовет эти строки воспеванием затхлого мещанского быта. Тогда он срочно припускает созидательной романтики: «Немало дорог за плечами, в пургу и в мороз, на Амуре, на Иртыше…»  Чувствуя себя скверно от этих натужно-фальшивых строк, поэт, будучи человеком талантливым, находит великолепное продолжение и почти выравнивает, очеловечивает куплет: «Там песня шагала за нами – теперь она здесь на седьмом этаже». Вот так, и волки сыты, и овцы целы. Впарил куплет и, зная, что теперь цензура не привяжется, пошел дальше писать про удавшуюся любовь и семейный уют. Получились хорошие стихи, которые вдохновили композитора на  нежную приятную мелодию. И песня задышала, любимая всей страной, и цензура, как видим, не помешала ей родиться.

А вот совсем другая ситуация. Цензура бракует у маститого поэта песенную строку: «Чешут медведи спину о земную ось». Тут вообще никакой идеологии, а просто не понравилось цензору слово «чешут». Можно как угодно к этому относиться, но поэт заменил строку на «Трутся спиной медведи о земную ось» – и песенка сохранила всю свою прелесть.

Эта вкусовая строгость убеждает, что в ту пору строка «Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже» не имела никаких шансов достигнуть ушей слушателей. Если перерыть всю советскую эстраду, невозможно найти ни одной строчки, которая хотя бы близко подходила по уровню безвкусицы, отсутствию поэзии и рифмы. Зато сегодня такого дерьма в нашей эстраде сколько угодно. Пошлость и бездарность заполонили ее и сбили с толку молодежь, которая может сходить с ума по Витасу с его аномальным верещанием, в то время когда один из немногих приличных российских ансамблей – «Хор Турецкого», приехавши к нам на юг, вообще не собрал зрителя. Все смешалось в доме Облонских! И потому не стоит удивляться, что какая-то девчонка не почувствовала в «Темной ночи» подлинного произведения искусства.

Никто не вздыхает по идеологической цензуре – правильно ее отменили. Но умудрились вместе с грязной водой выплеснуть ребенка, убрав барьеры перед эстрадной низкопробностью. Почему-то решили ориентироваться на вкусы потребителя, который будто бы должен отторгать дешевое. Но, как выяснилось, «пипл хавает» все, что ему подсовывают. Эстрадный зал редко бывает взыскательным, чаще он поддается оглуплению.

Нужно воспитывать вкусы, как это делалось в советское время. И возлагать ответственность на наших «попсушников» за ту галиматью, которую они несут с эстрады. А не объявлять их звездами, когда они еще не успели толком заявить о себе.

Автор Григорий Тамбиянц, Заслуженный журналист Кубани.