Человек, достигший 85-летнего жизненного рубежа, уже сам по себе вызывает уважение. Ведь в любом случае ему пришлось преодолеть очень нелегкие времена нашей общей истории. Ну, а если он при этом не просто влачил свое существование, как говорится, «день-ночь, сутки прочь», а создал из себя ЧЕЛОВЕКА, многого достигнув благодаря трудолюбию и целеустремленности, то на такого следует равняться…
Родился маленький Егорка в Ростовской области в первый день лета 1932 года в семье чекиста Егора Лаврентьевича и простой сельской труженицы Нины Степановны Гермашовых. Отца своего Егорка не помнит, потому, как он погиб при исполнении служебных обязанностей, когда малышу был всего годик.
В середине 30-х годов дядя, перебравшийся на Кубань, забрал его с мамой и сестрой в Медведовскую, где малыша устроили в станичный детский сад. С этого момента Егор и запомнит себя среди друзей в кубанской станице.
Однако незадолго до войны семья Гермашовых вернулась на родину в хутор Орловский, затерянный на просторах сальских степей. Там Егорка пошел в первый класс, совсем не думая, что жизнь вскоре устроит ему долгие, горькие каникулы.
Война началась для него с разговоров местных мужиков, обещавших с веселой злостью так вломить немцу по зубам, что мало не покажется. Но настоящее предчувствие беды пришло, когда через их хутор в сторону райцентра пошли беженцы, среди которых было много евреев, спасающихся от полного истребления. Потом издали загрохотала канонада, загудели косяки немецких бомбовозов, летевших в сторону Сталинграда. А потом хуторяне провожали взглядами разрозненные группы наших бойцов, отступавших в сторону Волги.
Время будто замерло тогда на пару дней: август, жара, кузнечики… Вдруг по пыльной дороге немецкий разведывательный мотопатруль с пулеметом на коляске проехал через хутор, дал для острастки очередь по бурьянам и уехал. А спустя пару часов на велосипедах, машинах и мотоциклах фашисты уже повалили гурьбой.
Старики и женщины попрятались, кто где мог, но любопытным пацанам все нипочем. Подбирались поближе, смотрели, как немцы шастали по домам и сараям, выгребая живность и все съестное. Дня через три после той волны оккупантов в хуторе уже никто не кукарекал, не мычал и не хрюкал. За это время босоногие мальчишки быстро усвоили, что такое «Ком хир, русиш швайне!», «Шнель!» и «Хальт!».
Немцы ушли, оставив вместо себя в старостах белобилетчика-завхоза по кличке «шлеп-нога», тут же почти переставшего хромать, да пару пришлых полицаев из предателей. Они начали выгребать в пользу рейха из хат почти под чистую остатки сохранившейся крупы и зерна с мукой. Люди опухли бы с голоду. Но уже через полгода, когда фашистам обломали рога в Сталинграде, староста с полицаями вместе с отступающими румынами задали драпака из хутора.
Больше семидесяти лет прошло, но Гермашов до сих пор помнит, как сладко пахла на морозе самокрутка нашего разведчика, что пробрался в хутор для прояснения обстановки. За ним потом сплошным потоком пошли наши войска: с колоннами танков, в добротных полушубках, с ППШ на груди. Теперь они совсем не были похожи на измученных и хмурых от безысходной растерянности солдат, отступавших еще полгода назад.
Он также никогда не забудет убитого в бою советского бойца, найденного в степи и похороненного им и его хуторскими друзьями, что вырыли маленькими руками и устелили могилу сплошным ковром из серебряных нитей обласканного солнцем ковыля.
Ох, как война и разруха перекручивала судьбы людей, швыряя их из огня да в полымя, заставляя выживать в самых тяжелых условиях. Так, спустя пару лет после войны Егор Гермашов с мамой вновь, теперь уже навсегда, переезжают на Кубань поближе к медведовским родственникам. Здесь он заканчивает семилетку, готовясь к срочной службе, хотя с детства мечтал стать кадровым летчиком. Он, было, сунулся в Краснодарскую летную спецшколу, но там дали от ворот поворот: мол, возраст уже не тот и на экзамены опоздал. И тогда Гермашов, пожалуй, впервые проявил свой железный мужской характер, написав письмо на имя самого И.В. Сталина с просьбой посодействовать попасть в летчики. Спустя некоторое время из Москвы на его имя прибыл солидный правительственный пакет. А в нем совет парню попросить отсрочку от службы, чтобы на следующий год поступить в летчики. Пожалуй, явись он с тем письмом в военкомат, так бы и было. Но Егор, поняв, что ответ не от самого Иосифа Виссарионовича – пакет порвал и выбросил, отправившись по призыву на Балтфлот сигнальщиком на сторожевик.
В начале 50-х годов военные моряки по призыву служили аж пять лет, что по сравнению с нынешним срочным годом о-го-го! Но тогда никто особо не «парился» по данному поводу. Ведь совсем недавно закончилась война, и мужчин не хватало. Да и флотские всегда были в почете, особенно среди женского пола. Одни широченные штанины-клеш чего стоили, плюс лихо заломленная бескозырка с лентами да небесного цвета матросский воротник. А если еще и парень сам по себе симпатяга, то все – пропало девичье сердечко. Так и случилось с Егором Гермашовым и его будущей женой Любой, когда они случайно столкнулись на станичном железнодорожном полустанке, когда молодой краснофлотец приехал домой на побывку под самый Новый 1953 год. Словом, как он демобилизовался, молодые люди недолго думали и, поженившись, приникли друг к другу на всю жизнь, пробыв вместе полвека.
После службы у Егора вообще жизнь пошла по нарастающей. Сначала его с такими же уже взрослыми парнями колхоз «Путь коммунизма» посылает в Платнировскую, где в училище готовили механизаторов для обслуживания трудоемких процессов в животноводстве. По окончании курсов он начинает работу в одном из колхозных отделений и тут же поступает в Брюховецкий сельхозтехникум на механический факультет, получая диплом с отличием о средне-специальном образовании. Там же, в колхозе, проходит кандидатский стаж в КПСС. Но в партию вступать ему пришлось уже на ремонтно-механическом заводе в Краснодаре, куда по некоторым житейским причинам вынужден был переехать. И это судьбоносное для Гермашова событие было для него весьма нелегким.
Это сейчас вступить в любую политическую партию несложно: объяви, что разделяешь ее программу, плати взносы, ходи на редкие собрания – и тебя, если только не уголовник, с большой долей вероятности зачислят. Некоторые вообще по нескольку партий поменяли в зависимости от политической конъюнктуры. А в середине прошлого века стать членом компартии, хотя имевшую идеологическую монополию в стране, было, ох, как непросто. Старые большевики из парткомиссии одного из райкомов крайцентра долго «мяли» Егора: дескать, дезертировал из села, когда оно так нуждается в молодых специалистах.
Тут нужно сказать, что в период хрущевщины, по его высказываниям, выходцы из села должны были поступать только в учебные заведения сельскохозяйственного профиля. В те времена колхозников практически не прописывали в городах, в том числе и Краснодаре. Вот и герой нашего очерка тоже поначалу угодил под этот административный каток. Не помогло даже то, что его жена и двое детей продолжали жить в станице, куда Гермашов, благодаря принятому наконец в СССР второму выходному дню, ездил каждую неделю на перекладных. Словом, были у него трудности с приемом в партию, пока не попал на личный прием к секретарю райкома и не объяснил просто, по-человечески свою ситуацию. И уже на следующем заседании парткома, Егора Егоровича Гермашова приняли в КПСС.
Теперь, казалось бы, живи да радуйся. Его завод, изготавливающий металлические формы для отливки ЖБИ, был в числе передовых предприятий с хорошим общежитием и приличными по тем временам бытовыми условиями. Вечером, после смены принял душ, переоделся в чистое – и свободен на все четыре стороны. Но душа у молодого квалифицированного рабочего была не на месте. Семья, вынужденная жить в Медведовской, город с его суетой, железобетонной жарищей, автобусно-трамвайной толчеей – все это постоянно угнетало Гермашова, привыкшего к размеренной, спокойной станичной жизни на земле, а не на асфальте. И тут как-то прочитал он в «Советской Кубани» объявление, что в Староминское профтехучилище нужны мастера производственного обучения. Поехал, познакомился с руководством, пообещавшим со временем квартиру. А пока – милости просим в комнату общежития, и принимайте группу учащихся.
Ну, к общаге Егору Гермашову было не привыкать. А вот жена Люба, увидав четыре неказистые стены, взгрустнула. В Медведовской родительский домик хоть и маленький, но свой. А тут казенная комната в чужой станице, где еще обживаться нужно. В общем, чуть было не уехали супруги из Староминской. Но тут молодой коммунист вспомнил обидные слова на бюро РК КПСС про «дезертирство», решительно отмел всякие мысли об отъезде и с удвоенной энергией взялся за преподавательскую деятельность в СПТУ.
Оценив его целеустремленность и принципиальность, на заседании парткома училища его избирают секретарем первички. Он отлично проявил себя на общественной работе, да так, что его приглашают в райком на должность инструктора орготдела, куда Егор Егорович идти поначалу не хотел. Ну, это так говорится, что пригласили. Разговор в райкоме был куда более строгий. Коммунист? Знаешь, что такое партийная дисциплина? Так что вот тебе несколько дней на «совещание» с женой и самим собой – и выходи на новую работу.
За пару лет службы в райкоме партии Егор Егорович пообмялся на партийном поприще, обрел необходимую уверенность в живой работе с людьми. В основном с колхозниками из ряда сельских хозяйств, среди которых был и колхоз «Большевик», где почему-то секретари парткомов надолго не задерживались.
Гермашов и раньше знал, что председатели колхозов зачастую ведут себя как настоящие бояре, хотя их хозяйства являлись коллективными. Не был исключением и председатель «Большевика», куда молодого коммуниста избрали секретарем парткома. Вот через это и начались у нового партийного вожака с руководителем колхоза трения. Был случай, когда в кабинет к председателю пришла одинокая старушка, что еще первую сельхозкоммуну организовывала. Она просила десяток листов шифера для прохудившейся крыши. Председатель тогда сказал, как отрезал: «Нет у меня шифера!». Хотя прямо за окнами конторы стояли огромные штабеля для новой кровли на МТФ. Присутствовавший Е. Е. Гермашов, когда за старушкой закрылись двери, возмутился и с большевистской прямотой высказал в глаза начальнику «Большевика», все что он думает. Тот засопел обиженно, нахмурился, но быстро послал секретаршу вдогонку за бабулькой, чтобы выдать ей подписанную накладную на злосчастный шифер.
Были и другие случаи, когда секретарь парткома шел вразрез с мнением колхозного начальства. Так, с его подачи из партии исключили колхозного завгара, являвшегося негласной правой рукой у председателя правления. Этот мужик вконец замордовал свою жену, даже закрывая порой ее в подвале в виде наказания.
Колхозные коммунисты во главе со своим вожаком указали на выход и директору местного ДК за аморалку и открывшиеся затем служебные злоупотребления. Словом, слыл Егор Егорович человеком принципиальным и, когда нужно, довольно жестким. А для этого, особенно на селе, где все про всех знают, нужно и самому быть безупречным.
Нет, он не какой-нибудь сухарь бездушный. Напротив, с пониманием и даже сочувствием относился к людским слабостям. Но когда речь шла о репутации коммуниста, то он становился требовательным и строгим. Ведь по отдельному члену КПСС могут судить о всей партии.
Из-за этой принципиальности и бескомпромиссности Егор Егорович Гермашов многократно наживал себе неприятности от партийных начальников, желающих, чтобы вокруг была тишь да гладь и всеобщий одобрямс. Так, сменившееся райкомовское руководство требовало от Гермашова, чтоб его первичка изменила решения об исключении из партии одной из одиозных личностей. Не вышло. Надавили еще раз, уже через секретаря по идеологии. Тоже не получилось. Гермашов так и сказал: мол, мы своих принципиальных взглядов из желания кому-то угодить не меняем. А товарищи по организации его поддержали. Эту их с партийным колхозным вожаком несгибаемость первый секретарь райкома обозвал даже как-то «махновщиной».
Егор Егорович Гермашов, правда, даже сейчас, когда минуло полвека, не любит вспоминать о былых стычках с некоторыми районными партработниками. Во время интервью даже попросил не рассказывать про то в будущей публикации. Но мы считаем, что, во-первых, строчку из песни не выбросишь, а, во-вторых, именно в конфликтных ситуациях и проявляется настоящий характер, сущность человека.
Вот еще одна деталь, характеризующая необходимую для настоящего коммуниста смелость в словах и поступках. Обычно, когда в прошлом на него начинали давить товарищи из вышестоящих кабинетов (Да кто ты такой!? Да что ты себе позволяешь!?) Гермашов повторял врезавшиеся в его сознание слова: «Я – коммунист, и у нас всех партбилеты одинаково красного цвета».
Эта обезоруживающая своей правдивой простотой фраза не раз выручала его в трудные минуты. Да и учеба в Московской Высшей партшколе при ЦК КПСС плюс орден «Знак почета» и медаль к 100-летнему юбилею Ленина тоже помогали ему чувствовать себя увереннее в принципиальных ситуациях.
Понимая, что обломать Гермашова с безупречной репутацией не получится, его однажды пытались приручить, подкупив должностью зампредседателя местного райпотребсоюза. Люди старшего поколения, знающие, какой вес имела торговля во времена всеобщего дефицита, могут оценить поступок наотрез отказавшегося от заманчивого предложения коммуниста: мол, я многих торгашей помогу посадить, да и сам могу сесть.
Короче говоря, Егор Егорович был крепким орешком для ловчил, подхалимов и тех, кто пролез в партию из чисто карьерных соображений. При таких отношениях работать становилось все сложнее. И тут Гермашова, можно сказать коренного медведовца, несмотря на его репутацию правдоруба, берут инструктором в Тимашевский райком партии. А у нас как раз в начале семидесятых годов прошлого века начинается знаменитая Всесоюзная комсомольская стройка нового гигантского свинокомплекса «Индустриального» и одноименного большого городского микрорайона.
Словом, не засиделся в инструкторах наш Егор Егорович, которого вскоре по рекомендации райкома выдвигают и избирают секретарем объединенного парткома стройки. Под его началом тогда были коммунисты и самой дирекции, и нескольких генподрядчиков с многочисленными субподрядчиками. Масштабище! Партком стройки даже свою многотиражку издавал на базе местной типографии.
Со временем, когда стройка завершилась, ее партком трансформируется в партийный комитет уже вступившего в строй свинокомплекса, где герой нашей нынешней публикации работает почти до самого конца семидесятых. Эти года Гермашов вспоминает с теплой ностальгией. Ведь он и его товарищи трудились тогда с огромным энтузиазмом и верой, что делают великое дело, создавая современнейшее поточное производство свинины на основе самых передовых технологий того времени. Но нельзя сказать, что его партийная карьера была тогда безоблачной. Он, как и в прежнее время, открыто боролся с приписками, с проявлениями безнравственного поведения, особенно среди руководствующего состава, который не должен терять морального права спрашивать с подчиненных. Естественно, это задевало нарушителей дисциплины и тех, кто прикрывал неблаговидные поступки, не желая огласки. Неизвестно, как повлияла такая позиция на дальнейшую судьбу Егора Егоровича, если бы не встреча со специалистом по КРС из краевого сельхозуправления. Он-то и огорошил Гермашова, сказав, что руководство Староминского района имеет на него серьезные виды и предлагает на выбор две руководящие вакансии в сельских хозяйствах, со спецификой которых тот хорошо знаком. Главное, то было живым делом прямого управления производством продовольствия, в чем так нуждалась страна.
Как говорится, сборы были не долги. Хотя перед тем, как принять решение об очередном переезде, Егору Егоровичу предстоял нелегкий разговор с его Любашей. Ведь женщины – существа по своей натуре оседлые, домашние, тяжело переживающие разлуку с уютным семейным гнездом, в которое они вкладывают свои души и здоровье. Но, как настоящая верная жена, всю жизнь следующая за своим любимым куда угодно, она, в конце концов, согласилась.
Несмотря на свой богатый производственный опыт, приобретенный за долгие годы партработы в сельском хозяйстве, в совхозе «Староминском» поначалу новому директору Е.Е. Гермашову пришлось ох, как нелегко. Особенно в сравнении с прежним, сияющим чистотой и достатком свинокомбинатом «Индустриальным». Ведь в запущенных совхозных коровниках животные, как говорится, плавали по брюхо в навозе. Бывало, что зимой их чуть ли не вырубать из замерзшей жижи приходилось.
Лиха беда начало. Перво-наперво Егор Егорович наладил производственную дисциплину, особенно среди совхозных специалистов. Он с улыбкой сейчас вспоминает, как взялся за перевоспитание главного совхозного ветврача. Его приходившие спозаранку на ферму доярки уже в лицо стали забывать. Он, видите ли, выспится, а потом, может быть, к животным наведается. Но коровы сами не пожалуются, не расскажут, что у них болит и чего им хочется.
Так вот, подловил Егорович этого ветврача в один из редких его визитов на ферму, и строго приказал следовать за ним в корпус. Причем завел ветеринара, по-пижонски выряженного в легкие туфли и белые штаны, с тылу – аккурат в неширокий проход между коровьими хвостами и стеной. А дело было, когда с полей на фермы пошла свежая «зеленка» со всеми в буквальном смысле неожиданно вытекающими из скотины «последствиями»…
Словом, урок был поучительным и доходчивым: чистоплюям и белоручкам на селе не место. Это директор совхоза показывал на личном примере, работая на износ. Он последние десять лет на своей должности, начиная с 86 года, вообще в отпуске не был. Ведь поднять, наладить лежащую на боку такую махину, как совхоз с 17 тысячами гектаров сельхозугодий, с полуторатысячным коллективом – каким трудолюбием надо обладать? Это неговоря еще обо всей сельской инфраструктуре: жилье, дороги, сети, соцкультбыт и так далее.
Но все преодолимо, считает Егор Егорович, если бы не мелочная опека со стороны вышестоящих товарищей. Он в той обстановке по-доброму завидовал своим коллегам, председателям колхозов, над которыми по большому счету было лишь правление. А совхозу, то есть государственному предприятию, любой кабинетный обитатель из вышестоящей сельхозуправы мог приказать делать так, а не иначе. Например, подсевать горох на вымерзшие участки полей под колосовыми. В результате получался хиленький урожай кормовой зерносмеси, особой ценности для животноводства не представлявшей. Чтобы преодолеть ту глупость кабинетных агрономов, приходилось рисковать, ремонтируя пострадавшие озимые яровыми подсевами.
Или возьмем еще, к примеру, волевое решение Гермашова пускать малое количество молока из выбраковочного стада коров на выпойку молодняка. Его чуть было с должности за это не убрали, так как все до последнего литра, до последнего килограмма в совхозе должно быть учтено и сдано государству.
На должности он все-таки удержался, хотя даже прокуратура заинтересовалась столь вопиющим нарушением советской статотчетности. Но разгромную статью о нем в «Советской Кубани» грохнули: дескать, чуть ли не подпольную ферму содержит. Он ту статью потом вместе с письмом крайсельхозуправления, разрешившим в конце концов использование молока от выбракованных низкоудойных коров для внутрихозяйственных нужд, до сих пор хранит как доказательство своей правоты.
Таких нестандартных решений, рисковых случаев на благо хозяйства Егор Егорович Гермашов помнит множество. Во многом благодаря этому стилю руководства совхоз из хронически убыточных начал постепенно выходить в передовые. Конечно, не сразу. Сначала две сотни тысяч, тех еще, полновесных советских рублей прибыли получили, затем полмиллиона, еще через год – 700 тысяч. Так и пошло дело. К 90-м годам совхоз стал миллионером. На те деньги стали строить жилье хозспособом, закупать тяжелые грузовики, капитально обновили машино-тракторный парк и приобрели новенькие комбайны «Дон-1500», реконструировали животноводческие фермы и благоустраивали другие сельхозобъекты.
Но тут грянула перестройка, и экономика полетела под откос. Гермашов вместе с коллективом несколько лет боролся за совхоз, переживая то бартер «зерна на топор», то откровенные бандитские наезды. Но всякому запасу прочности приходит конец. Даже человеческой. Наблюдавший за тем, как первый российский президент тащит страну к краю пропасти, Егор Егорович твердо для себя решил, что если того опять переизберут на новый срок, то он с должности совхозного директора уходит. Тем более что возраст уже был пенсионным. А совхоз уже вовсю рвали на куски благодаря земельной и хозяйственной реформам. Так и поступил, хотя очень тяжело было расставаться с трудовым коллективом.
…Мы сидим с Гермашовым на чистенькой кухне в его двухкомнатной квартире в одном из домов мкр. Индустриального. На плите посапывает чайник, а в комнате со стандартным мягким уголком и такой же мебельной стенкой нас дожидаются фотоальбомы, с лицами родных и близких ему людей, некоторых из которых уже, увы, нет в живых. Так, несколько лет назад навеки ушла его Люба. Да и сам Егор Егорович с трудом выкарабкался из тяжелой болезни. Но бодрости духа и живости ума он не теряет, судя по выбритому до синевы подбородку и морской выправке, въевшейся в него на всю жизнь с флотской молодости. Кстати, матросская бескозырка с алой звездочкой по-прежнему хранится на полке шкафа, где стройными рядами покоятся собрания сочинений классиков. Вот, пожалуй, и все, что нажил к своему 85-летнему юбилею этот настоящий большевик, ни при каких обстоятельствах не изменивший своим коммунистическим взглядам и светлым человеческим идеалам братства, справедливости и порядочности. Ведь самое главное его богатство – доброе имя, чистая и спокойная совесть, дочь Елена, зять Михаил, внуки Алексей, Дмитрий, Наталья, правнуки Ярослав и София, которые в дедушке Егоре души не чают.
Нелегкая, но такая чудесная судьба ЧЕЛОВЕКА, которому низко кланяюсь.
Автор Александр Мирончук,
корреспондент газеты «Антиспрут», депутат МО Тимашевский район.
Фото из личного архива Е. Гермашова.
