Современный мир жесток. Дня не проходит без сообщений о терактах, маньяках с автоматами в колледжах, не говоря уже о кровавой «бытовухе», превратившейся в заурядное явление. Но гораздо страшнее слышать и читать о гражданских войнах, когда «брат на брата, отец – на сына». Что-то подобное сегодня происходит на Украине, где люди, забыв нашу общую историю начала прошлого века, очередной раз наступают на кровавые грабли. Увы, самое страшное не заканчивается даже с окончанием открытых боевых действий. Самое страшное, возможно, только начинается. И о том, как это происходило сто лет назад, сегодня читателям напомнит наш краевед, старший казачий урядник Тимашевского РКО Константин Гончаренко. Перебирая архивные документы в музее школы имени Пушкина, что в Медведовской, он натолкнулся на страшные свидетельства о репрессиях и голодоморе, который случился в начале тридцатых годов прошлого века по всему югу России, а не только на Украине, после насильственных продразверсток. Читайте и помните.
«Паразитов вон с Кубанской земли» (о чем писала «Колхозная правда» в 1933 году)
«…Из последнего предупреждения крайкома партии, ни урока Полтавской Медведовская не учла. За 2-недельный срок после окончательного предупреждения медведовцы имели полную возможность искупить свою вину перед советской властью, разгромить саботажников, выйти из-под контрреволюционной руки, выполнить свои обязанности перед государством.
Медведовские жители не пожелали это сделать. Большинство колхозников этой станицы перестали быть опорой советской власти, усилили саботаж.
На 31 декабря 1932 г. план хлебозаготовок в станице выполнен только на 77%. За последние дни процент плана по хлебозаготовкам остался почти на одном месте, как молчаливый свидетель нарастающего саботажа.
Этот саботаж подготавливался исподволь, продуманно, организованно. Медведовская брала определенную ставку, чтобы прощупать советскую власть, голодом испытать ее силы. Колхозный хлеб в станице растащен. По 20 декабря вскрыто 338 ям с хлебом, извлечено из них 717 центнеров хлеба. В станице была круговая порука, хлеб перепрятывался, его укрывали сообща. Не только рядовые колхозники, но и многие руководители отказывались вскрывать ямы.
Председатель колхоза «Ударник» наотрез отказался вести работу по вскрытии ям, ссылаясь на то, что ям в колхозе больше нет. А вот актив других колхозов ежедневно находил в этом колхозе по 3-4 ямы. В чем дело? Да в том, что председатель (фамилия Коновалов) – кулак, бывший офицер.
Он ставленник казачества. Кулаки оберегали его. Правление колхоза срослось с кулачеством, втянуло в саботаж большинство колхозников. Недалеко ушли от этого и другие колхозы, другие колхозные руководители. Сила круговой поруки и контрреволюционного саботажа особенно ярко видна в том, что в Медведовской даже после чистки на руководящих постах сохранились заклятые враги партии и Советской власти.
В коммуне «Новый Мир» сами руководители открыто заявили: «Пусть с саботажем борются уполномоченные!». Секретарь партячейки колхоза «Червонный перекоп» Бочаров, вышедший из чистки только выговором поучал колхозников: «Прячьте лучше, чтобы не нашли».
Против актива, работающего по вскрытию кулацких ям, была зверская травля. Нередко возглавляли ее колхозные руководители. Кандидат партии их «Червонного перекопа» Шекунова распространяла слухи о том, что красные партизаны, работающие в комсодах, воруют при обысках деньги и одежду.
Особенно старалась оклеветать партизана Черного. Как говорили факты, то они, конечно, оказались злобной кулацкой ложью. Но выяснилось и другое – сама Шекунова дочь кулака. Ее отец запорол брата Черного.
Обмолот в Медведовской проходил плохо. Много зерна ушло в полову. Перевеивание и вторичный обмолот хлеба давал по тонне хлеба в день. Молотилки простаивали, бригады рано уходили с работы.
В какую отрасль работы не глянуть – везде продуманное, рассчитанное вредительство, явная попытка развалить колхозы, дискредитировать колхозный строй. В «Червонном жовтне» лошади до 50% не годны к работе.
В колхозе «Молот» лошадей избивали, портили нарочно, умышленно, из 134 лошадей там 45 превратились в калек.
Медведовская запоганила данную ей самую богатую в мире кубанскую землю. Медведовские жители не пожелали исправить свою тяжкую вину перед пролетарской страной. Терпеть такое положение, терпеть паразитов, мириться с явными врагами нельзя. Это было бы преступлением перед рабочим классом, перед честными колхозниками Северного Кавказа и всего СССР.
Вот почему 31 декабря 1932 г. краевой комитет партии вынес большевистское, правильное решение в отношении Медведовской:
«…В виду того, что станица Медведовская Тимашевского района по-прежнему саботирует хлебозаготовки и идет на поводу у кулака, признать необходимым произвести выселение жителей станицы на Север и ее заселение колхозниками с Севера также, как сделали со станицей Полтавской. Парторганизацию и стансовет ст. Медведовской распустить. Урок Медведовской – это новое грозное предупреждение всем отстающим станицам. А в первую очередь станицам-чернодосочным.
Кубань должна быть очищена от контрреволюционеров, паразитических элементов. Партия и Советская власть не позволят испоганить плодороднейшие в мире кубанские земли.
Сейчас, когда эти остатки кулачества пытаются организовать саботаж, выступают против требований Советской власти, правильнее отдать плодороднейшую кубанскую землю колхозникам, живущим в малоземелье, в других краях. Да они не только обработают ее самым лучшим образом, целовать ее будут.
А не желающих работать, поганящих нашу землю, вышлем в другие места. Это справедливо».
Документ подписан секретарем крайкома ВКП(б) Шеболдаевым.
«Справедливость», о которой с уверенностью писала выездная бригада «Колхозной правды», восторжествовала. В 1933 году на Кубани начался голод.
В музее медведовской школы им. Пушкина хранятся воспоминания очевидцев репрессированных станичников. Вчитайтесь в эти горькие, безыскусные строки о тех страшнейших , неспокойных и голодных годах.
«В 1932 году колхозы не выполнили план хлебозаготовок, Нашу станицу Медведовскую занесли на «Черную доску» (15 станиц из них 13 Кубанских и 2 Донских – авт.)
Что означало для нас? Прежде всего голод – станичные активисты под метелку очистили наши амбары, забрали все до последнего семечка. Ничего не оставили. Но это не помогло. А потом началось самое страшное.
В нашей семье из х. Мирного активисты забрали все съестное. В люльке моей сестры нашли припрятанные мамой два узелка оставленных на посев фасоли и гороха. Выживали найденными в полях початками кукурузы, припрятанными в мышиных норах. Из засоленной свеклы и листа люцерны варили суп.
Моя сестра умерла, ее зеленое тельце завернули в простыню и похоронили рядом с домом. Зато, по словам матери, в семьях активистов никто не умер. Да и отнятые узелки никто из них не повез в стансовет».
Из воспоминаний А. Моденко из х. Беднягина:
«Училась я тогда в 7-м классе. Сидим как-то на уроке, и вдруг слышим звуки духового оркестра. Выглянули в окно, а там по улице идет конница и впереди всадник с огромным черным знаменем метров шесть длиной не менее. Как сейчас помню этот день 6 декабря 1932 года. В 7 часов вечера все комсомольцы и коммунисты должны были собраться в клубе «Дружба».
Зал был полон. Некуда яблочку упасть. На сцене вновь увидели то огромное, черное знамя. Как мы потом узнали, его привезли сам Каганович и первый секретарь Азово-Черноморского края Шеболдаев. И началась расправа. Станицу взяли в кольцо. На выходе каждой улицы стояли солдаты. Вход и выход по пропускам. Собственно выход был один – на выселение. Каждый из нас к тому времени знал и день высылки 6 января 1933 г.
Слава Богу, но нашу семью эта ужасная доля миновала. Наверное, потому, что жили чуть беднее остальных. Хотя вспоминаю, что среди выселенцев – крепких хозяев встречалось и много бедноты.
6 января 1933 г. мы шли в школу, а улицы были забиты подводами с людьми, пожитками. А много ли возьмешь с собой?! Дома со всем скарбом оставалась в Медведовской скотина, вся живность тоже тут.
Январский день выдался морозным. Но на это внимания как-то не обращали. Кругом стоял плач, стоны. Со многими своими школьниками, друзьями я в этот день попрощалась навсегда.
А ведь когда-то этот день был кануном самого радостного для всех праздника – Рождества Христова. Рождественским вечером мы, детвора, так любили разносить кутью. Получать вкусные подарки.
Забрали в этот день почти всех мужчин, даже мальчики-подростки были среди них. Станица опустела. Когда после каникул мы пошли в школу, то за партами сидела лишь половина класса.
После выселения в станицу пришел голод. Люди умирали как мухи. Покойники валялись в заброшенных домах, на улицах, ходили люди – опухшие. Трупы собирала по дворам специальная дежурная бригада. Потом она свозила умерших на кладбище, где для них были вырыты общие могилы на 40-100 трупов. «Вечных поселенцев» прикрывали землей. Не было кладбищенских книг. Но что еще страшное – среди похороненных в эту зловещую яму попадали еще живые люди. У кого хватало сил – выбирались с могилы, а у кого нет – те навсегда остались в ней.
Голод делал людей зверьми. На хуторе Лебединском (сейчас Большевик) проживала огромная многодетная семья из девятерых человек. Доведенные до отчаяния, они решились на людоедство.
Мы, школьники, на занятиях думали не об уроках, а еде. Весной стало полегче. В школе для детей начали варить кукурузную мамалыгу. Нередко было встретить мальчишек и девчонок, и взрослых тоже, на полях, где голодавшие люди выкапывали коренья, чтобы хоть чем-то спасти себя и семью от смерти. Ели щирицу, лебеду, подорожник. Как мы все это пережили, до сих пор не пойму, Но если такое хоть раз переживешь, никогда не забудешь».
Из воспоминаний М. Нестеренко «Правда об отце»
Мой отец М.Я. Нестеренко был арестован в 1932 году вместе с членами правления колхоза «Красноармеец» ст. Медведовской. Это произошло во время заседания правления. Все арестованные, а их было 8 или 10 человек, точно не знаю, в том числе и мой отец, расстреляны. Все они были обвинены в том что (по словам мамы) пытались выдать колхозникам немного зерна на трудодни. То есть в саботаже заготовок. После суда их семьи были высланы на Север. Наша семья (мама и трое детей) – в Вологодскую область, за 300 километров от железной дороги, на лесоразработки. Были высланы также сестра папы – вдова с тремя детьми и его мать. Сколько мы видели горя – страшно вспоминать. В 1934 году мама вместе с нами, детьми, бежала из лесной глухомани в Медведовскую. Но здесь еще был голод и разорение, а у мамы ни паспорта, ни кола, ни двора. Были мы пухлые и обмороженные. Пришлось маме подбросить нас в детдом, а самой прятаться от преследователей.
Когда с помощью добрых людей она обрела постоянное место жительства, то забрала нас всех к себе. Это было в 1938 году. Мы верили в то, что наш отец не виновен, но время было такое, что боялись сказать слово в его защиту.
Всю жизнь мы носили клеймо – семья «врага народа».
Подворья раскулаченных жителей опустели. Оставленную скотину и живность конфисковали. Дома пока еще не заселенные красноармейскими семьями из Поволжья подверглись разграблению.
ОТ РЕДАКЦИИ: к этим горьким исповедям людей, переживших муки голода, унижения и страха, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Только помнить.
Автор К. ГОНЧАРЕНКО.
